Статья "Никто не работает"

A

Aliens

Guest
#1
Работа перестала быть источником радости для человека. Мало того: работа сегодня, как еще раз подтвердил фильм Бекмабетова «Особо опасен», – это то, что противоположно «настоящей жизни».
«Алексей брал обжигающую втулку, нанизывал ее на стержень, и пресс с густым, нежным звуком обнимал расплавленное железо».
Смешно вам, да? Я и сам отсмеялся в свое время над советским производственным романом. По уровню фальши и неестественности нынешняя женская, допустим, проза и тогдашняя производственная – стоят друг друга, за одним исключением: в советской литературе и кино герой постоянно трудился.
Сегодня массовый литературный и киногерой абсолютно перестал работать.
Не подумайте плохого: я не тоскую по передовикам производства, я не хочу возвращения заводских историй, мне глубоко плевать на работающие прессы и обжигающие втулки. Мне жаль человека.
Человек не может существовать без иллюзий. Одной из таких массовых и грандиозных иллюзий еще в XX веке была радость труда – радость от ежедневного созидания, усилия, от преодоления инерции, превращения хаоса в космос. И искусство по мере сил эту иллюзию и поддерживало, хотя бы пусть бездарно и плоско – но без этой иллюзии невозможно построить сколько-нибудь осмысленное государство и общество.
Раньше массовое искусство, по крайней мере, не отрицало ценности труда как такового. Над производственными фильмами и романами все смеялись, но, однако же, соглашались в глубине души, что «что-то было» в этой пресловутой «радости труда». Как только эта иллюзия перестала поддерживаться искусством, эта «радость труда» мигом начала проседать и в сознании миллионов.
В том числе и по этой причине работа сегодня перестала занимать важное место во внутренней жизни человека – хотя бы он был занят ею с утра до вечера. Эта ситуация еще будет иметь грандиозные и печальные последствия.
Лев Толстой в статье «В чём моя вера» писал, что работа есть естественное и самое здоровое состояние человека. Причем работа не только ради материальной выгоды – но ради выгоды духовной и физиологической (дух и тело ведь взаимосвязаны). Человеку, чтобы жить долго, чтобы быть здоровым, считал Толстой, очень важно делать не просто дело –но хорошее, по душе дело.
Да что там Толстой. Солженицынский зэка Иван Денисович лихо кладет кирпичи на ГУЛАГовской необъятной стройке – раствор! цемент! подавай! – и только в этот момент живет, существует как здесь-личность. Мало того: именно в этот момент он только и чувствует себя свободным.
Эта сцена – ключевая, принципиальная для русской литературы второй половины ХХ века.
Не будь этой сцены – упоения от работы даже в условиях полной несвободы – не было бы и последнего всплеска массового энтузиазма и позитивизма в 60-е годы.
Не будь этой сцены – не было бы ни Дудинцева с его «Белыми одеждами», ни Гранина с его «Грозой», ни вообще всего корпуса художественных произведений 60-х, которые пытались искренне и честно воспевать радость труда – творческого, подлинного служения любимой работе, – в отличие от кукольных сталинских «гидроцентралей», «жатв» и «битв в пути».
В основе этой сцены лежит труд, который приносит человеку радость, вносит в его жизнь порядок и смысл, делает его соратником человеческой истории, если можно так выразиться.
В современных литературе и кино работа совершенно потеряла свою этическую, идеалистическую составляющую. Горение, желание, сверхусилие – слова не из нашего лексикона.
Сегодня работа в сознании меньшинства есть высокооплачиваемая каторга, в сознании большинства – низкооплачиваемая каторга. Культ работы, культ создающего, созидающего человека исчез из искусства и жизни. Работа стала фоном жизни, а в массовом искусстве - фоном для любовных и криминальных интриг. Работа для большинства людей никогда не была источником радости – но сегодня от нее этой радости даже перестали ожидать, вот что принципиально важно.
Понятно, что в те же 90-е большинство работало не для радости, а для «выживания» – но когда страна вернулась в 2000-е, худо-бедно к достатку, к стабильности, работа в массовом сознании уже потеряла окончательно свою идеалистическую, гуманистическую ценность.
В сущности, сегодня эту «радость труда» можно ощутить только в сериалах о мужественных спецназовцах, ментах, подводных и надводных работниках всяческих спецслужб, которые с особым шиком называют свои дела «работой». Этот термин перешел, я думаю, из чиновничьего сленга 90-х, когда власть всячески пыталась скрыть масштабы и ужас происходящего в Чечне, в других горячих точках. Этому времени мы обязаны возникновением удивительных своей неграмотностью и пошлостью речевых конструкций, вроде «работаем по пропавшим», «работаем по завалам» или «работаем по бандитам». Маршалл Маклюэн писал о том, что в новейшую эпоху СМИ больше всего боятся произнести слова «бой», «смерть», «убийство»: то, что происходит обычно на каждой войне, сегодня обаятельно заменяется эвфемизмами вроде пресловутой «работы» или «боестолкновения».
Ей-богу, прежняя эпоха была кровавей, но хоть принципиальней: невозможно представить, например, что герой Сергея Бондарчука в фильме «Они сражались за Родину» произнес бы нечто вроде «работаем по немцам». Война есть война, работа есть работа; до начала XXI века в России два этих понятия никогда не смешивались. Нынешняя их взаимозаменяемость означает одно: оба понятия равно скомпрометированы.
Они дискредитированы, в том числе, и самим кино: показательно, что и плохое, и хорошее кино к процессу труда сегодня одинаково равнодушны. В хорошем кино работа – это рвота (как, например, в «Одиночном плавании» Хлебникова или «Простых вещах» Попогребского), а в плохом – легкая неприятность, рябь на воде, которая мешает герою жить в полную силу.
Смешно, но даже в сериалах на производственную тему мы чаще всего в качестве символа этой работы видим только двух персонажей: референта (секретаршу) и главного босса. Вокруг этой связки – босс и секретарша, директор и помощница – и завязываются главные производственные интриги; «принесите мне то-то» или «соедините меня с таким-то» – это всё, что мы можем понять о степени занятости неизвестно что производящего и неизвестно над чем трудящегося босса, чей стол непременно завален бумагами. Работа в кино и сериалах превратилась в фон – таковую же роль она играет и в реальной жизни.
В современной литературе с работой чуть получше, но суть – та же. В своем роде революцию совершил Евгений Гришковец: его роман «Рубашка» (2004) и был первым производственным романом нового времени. Главный герой «Рубашки» — архитектор; худо-бедно впервые здесь была описана работа и жизнь «среднего русского». Последний же роман Гришковца «Планка» (2008) – именуемый автором «производственным» – очень показателен: мы застаем героя (он возглавляет компанию по производству дорожных знаков и разметки) в момент, когда работа перестает приносить ему радость.
В большинстве же романов и фильмов работа для героя – отталкивающий момент: герой ищет себе на голову приключений именно потому, что работа достала уже окончательно. В этом смысле показателен и фильм Бекмамбетова «Особо опасен» – он построен именно на противопоставлении офисной работы и «настоящей жизни»: жизнь под пулями оказывается более интересной, чем жизнь под пресс-папье.
Большинство же современных производственных романов – они, конечно же, о судьбе «манагера» – сходны общей интонацией: это один непрерывный стон – «как опостылела мне моя работа, за которую я получаю такие бешеные бабки».
В этом есть, конечно, своеобразное самолюбование, но и стон тоже – не поддельный. Дает о себе знать первая десятилетка массового корпоративного труда (1998–2008), память о которой можно назвать травматической. Большинство романов на эту тему – это и есть попытка авторов справиться с собственной травмой.
Попутно выяснилось несколько потрясающих вещей.
Русские интрига, подсиживание и стукачество не только не исчезли из нынешней производственной жизни – но развились в новых условиях труда с еще большей силой. Местничество же, протекционизм, «блатные детки» на незаслуженно теплых местах – всё это даже и не думало модифицироваться. К тому же очень быстро восторжествовал в менеджерской среде этот чудный казарменный тон, система тотального унижения младших и атмосфера общей преданности абсурдному «порядку».
«Если вы хотите узнать, чем дышит контора, – посетите сначала «курилку», потом туалет. Там вы узнаете, насколько болтливы секретарши, ленивы водители, завистливы коллеги, тупы подчиненные, и прочая, и прочая. Заодно возьмете «на карандаш» всех теневых лидеров коллектива, заботливых мамаш, «сынов полка», агнцев на заклание и милых телок, готовых отдаться вам «за помощь» в случае их тотальной неудачи в новом проекте». (Сергей Минаев. «Media Sapiens», 2007)
Понятно, что бегство от такой работы оправданно в глазах обывателя – и именно бегство от работы и является основным мотивом в современной прозе.
Однако всё это травматическое письмо на производственную тему – результат, прежде всего, грандиозной психологической ошибки постсоветского сознания. Виновата в первую очередь не работа – а отношение к ней человека. В середине 90-х русский человек почему-то внушил себе, что большие деньги заменят и радость труда, и полноту жизни. А также внушил себе, что работа и не должна приносить радость – радость должны приносить деньги. В этом и была ключевая ошибка.
Отсутствие радости – бытия, полноты жизни, в том числе и радости труда – нельзя заменить ничем; выяснилось, что в том числе и деньгами.
Наш человек в очередной раз недооценил себя: он решил, что «за такие деньги» можно наступить на себя, устранить себя как личность – то есть он попросту «выключал» себя на постылой работе. Но от такого предательства человеческая психика очень быстро дала сбой: нельзя треть жизни выключать себя. Нельзя треть жизни жить ожиданием пятницы. Отсюда и массовые неврозы в офисах, доклад о которых недавно обнародовал колумнист газеты ВЗГЛЯД философ Борис Кагарлицкий.
Социальное удовлетворение организма (которое и дает работа) оказалось не менее важным для человека, чем потребность в еде, комфорте, достатке. Ощущение твоей нужности в этой жизни, важности, не-случайности, которое может давать только работа, оказалось не восполненным ни потреблением, ни «личной жизнью».
Сплошная «неработица» в современном массовом искусстве – всего лишь отражение нашего отношения к понятию «работа» в жизни: я не знаю, кому и зачем нужна моя работа, я не вижу в ней никакого смысла, мало того – я даже презираю мою работу; но поскольку деньги можно зарабатывать только на такой работе – я готов терпеть. Я готов умирать как личность, не существовать эти 9, 10, 12, 24 часа – а потом вспоминать всё это как страшный сон.

Очень быстро выяснилось, что, кроме страшного сна, и вспомнить-то нечего.
Никто не сказал людям, что еще в работе должна быть – радость.
Глупые, смешные люди.

(с)

Автор - Андрей Архангельский

Журналист, редактор отдела культуры журнала «Огонек». Родился в Севастополе в 1974 году. Никогда не простит гадам города русской славы. Образование высшее, журналистское и музыкальное. Всему в жизни обязан книгам и перестройке. Убежденный либерал. Печатается с 17 лет. Маниакально любит журналистику, одновременно ненавидя в ней литредакторов и литрабов, рекламщиков, менеджеров, пиарщиков, бездарей и приспособленцев всех возрастов, а также тех, кто не любит читать «длинные тексты». Противник объективности, так называемых фактов и форматов – предпочитает доверять эмоциям и чувствам. Страстный защитник сложноподчиненных предложений, борец за права восклицательных знаков и троеточий. Свободу слова считает главным достоянием демократии. Любит свободу не за тряпки и бабки, а просто так. Никогда не брал взяток и не писал заказух. За Севастополь, как уже было сказано, вы ответите.
 

Canniballissimo

Житель центра
#2
Конечно, если ещё и учиться на хрен знает кого, а потом работать хрен знает кем, кем-то другим, то тоже будет недовольство.
 

Aliens

Меня знают многие ;-)
#3
Все верно, - работа должна приносить радость. Будем требовать в отдел комнату психологической разгрузки с мегкими диванами и сокращения рабочего дня до 4ч, а также бесплатных обедов, и массажиста после работы.

Или личность или заработок, это противоречие каждый решает по своему. Не зря говорят, что работа сделала из человека обезъяну.
 

Canniballissimo

Житель центра
#4
Nic, ты знаешь где я сейчас работаю :) Большинство студентов (наверное, процентов 60) - юристы ;) А смысл? Тупо корочка, но знаний никаких. Вот и идут потом работать непотяно кем и непонятно куда, либо сразу по знакомству и такой "специалист" просто будет портить результаты работы фирмы.
 

Aliens

Меня знают многие ;-)
#5
Mr. Пронька, это только одна сторона медали,
формальный подход: - пойдешь в юристы будешь много зарабатывать. Говорят родители чаду.
Может ли впринципе при таком подходе к выбору профессии - работа приносить радость? Сомневаюсь.
============

Но, в самом деле "производственные романы" не зря высмеивали в свое время, это

1) - заказ Сов.Власти... Попытки поиска не материальной мотивации, замена денежных вознаграждений - грамотами и значками. Но если бы власть действительно была готова мотивировать не материально - то посадила бы рабочего за один стол вместе с собой. И тем воплотила бы лозунг правления государством - кухарками. Чего, как мы знаем, не случилось....

2) - лукаво утверждать, что ЛЮБАЯ работа может приносить кому-то радость...
Впринципе, много видов деятельности приносящих отвращение (психически здоровому человеку), хотя как раз за них много платят.

3) Впринципе, только творческая работа может ВСЕГДА приносить радость. Пример, со втулками в статье - как раз обратный: монотонная и однообразная работа, ей можно наслаждаться несколько дней, ну месяц... далее она неминуемо отвращает от себя (психически здорового).

4) Тенденции стремления человека к безделью давно предопределены. Все тех.процессы в перспективе должны прийти к 99.9% автоматизации: эта линия развития прогресса назначена нам еще от Леонардо ДаВинчи. И она естественна, свобода должна вытеснить всякую монотонность...
 

Canniballissimo

Житель центра
#7
Njcs, мы в основном и не сомневались :) У тебя работа специфическая и без желания там толком не поработать.