Оттуда же, а точнее из речи Кургиняна на Съезде:
Окончательно признав себя после Поклонной горы Меньшинством с большой буквы, белоленточники стали настаивать на том, что исторические судьбы народов определяет именно Меньшинство с большой буквы. Что Большинство, являющееся противником такого Меньшинства, всегда ущербно, по сути, состоит из недочеловеков. Что в этом – мировая практика. Тем самым граждане, собравшиеся на Болотной и Сахарова, а также протестующие против «закона Димы Яковлева» и так далее, – «благородные дельфины», которых всегда намного меньше, чем ничтожных «анчоусов», «благоухающие созидательные пчелы», которых всегда намного меньше, чем «вредных навозных мух», и так далее.
Разве идеологи, заявившие об этом, были осуждены белоленточным сообществом? Ничуть не бывало.
Бесконечное презрение такого Меньшинства (всегда именующего себя просвещенным) к Большинству (которое Меньшинство всегда именует непросвещенным) – это фундаментальный факт нашей политической жизни.
Вот уже более двадцати лет нашему обществу навязывается идея покаяния за порочное прошлое.
При этом проповедники «религии покаяния», в отличие от любых других проповедников, именуют благодатью не добродетель, а распущенность, не трудолюбие, а авантюризм, не честность, а грабительскую лихость.
То, что Меньшинство с большой буквы называет «пороками» нашими, то, за что оно бичует нас как наистрашнейших грешников, для нас, как для Большинства, является основополагающими благими устоями нашей жизни.
Таких благих устоев (для нас) или пороков (для них) – одиннадцать. Вот они.
Первый – коллективизм.
Второй – жертвенность.
Третий – вера в то, что не хлебом единым жив человек.
Четвертый – категорическое нежелание признать всеблагой, безальтернативный характер "великой" западной цивилизации, представителем которой на нашей территории является Меньшинство с большой буквы.
Пятый – упорное стремление жить в единой и неделимой России.
Шестой – преклонение перед подвигами предков.
Седьмой – восхищение нашей великой, всемирно значимой и непохожей на другие культурой.
Восьмой – наша готовность считать своим важнейшим слагаемым Православное Христианство.
Девятый – наша тяга к большим просторам и великим проектам.
Десятый – наша вера в возможность справедливого устройства жизни.
Одиннадцатый – «вредная» специфичность русского языка.
«Да, – заявило Меньшинство с большой буквы, – наши жизненные установки противоположны мировоззрению этого свинарника – и что с того? Ведь именно нам, находящимся в Меньшинстве избранным, ведомо благо. А если несопричастное благу Большинство будет этому сопротивляться, то по отношению к нему правомочны любые санкции. Вплоть до уничтожения».
Эта доктрина Меньшинства подтверждает пророчество Достоевского о том, что враги России попытаются доказать народу, что его история есть абсурд.
Достоевский предупреждал, что лозунг врага и прост, и коварен одновременно. «Кто проклянет свое прежнее, тот уже наш, – вот наша формула!»
Под какими бы масками ни прятало свой лик Меньшинство с большой буквы, творящее свои покаянные (а на самом деле окаянные) мессы на наших улицах и площадях, – это именно тот враг. Он все чаще скидывает маски. Только вот Большинство еще боится признать, что ему противостоит именно это.
Раскол между Меньшинством и тем Большинством, которое Меньшинство непрерывно оскорбляет, усугубляется с каждым месяцем. Отрицать его могут только люди, находящиеся вне политики и общественной жизни. Мы не радуемся этому расколу. Мы всего лишь говорим о том, что надо признать несомненное и действовать, исходя из этого признания. То есть оформлять раскол должным образом.
Оформление раскола предполагает жесткую постановку ряда вопросов.
Почему Меньшинство имеет право разговаривать с Большинством как поработитель?
Какое отношение такой подход имеет к демократии, особым приверженцем которой Меньшинство себя величает?
Почему, являясь Меньшинством и прославляя демократию, то есть власть Большинства, Меньшинство навязывает Большинству свой подход к культуре, истории, образованию, здравоохранению и даже к воспитанию детей в семьях?
